Школа кончилась рано, потому что сдвоенную физру отменили. Сами сначала сказали, что пойдём в бассейн, велели купальники и шапочки принести, а потом выяснилось, что у бассейна чего-то с трубой, а в спортзал тоже нельзя – там ещё с вчера покрашено, ну, и отпустили. А, между прочим, могли бы хоть в волейбол на площадке поиграть – подумаешь, дождик, он мелкий совсем, его и не чувствуешь, разве что язык высунуть и ловить, Тётьваля на такой говорит «морось», смешно, похоже на «мороз», а тепло же, сентябрь.
Танька сидела во дворе и скучала. Дома чего делать? Домашку – не надо, завтра суббота, телек надоел, родители на работе. А во дворе тоже никого – она здесь из второго «Б» одна, Руслик из четвёртого подъезда – ашник, а все остальные – кто в третьем, кто в пятом, ну, и первоклашки, все учатся ещё. И на лавочках пусто – бабушки дождь не любят, а то хоть с ними поболтала бы. Только на крайней скамейке, той, что у самой улицы, дядька сидит. Нет, не дядька – парень, светловолосый, ничего такой. Сидит и чего-то на себе рассматривает. А, это у него пуговица на куртке оборвалась, да так неудобно – средняя. Была бы верхняя – ниточки вытащил, и как так и надо. А куртка красивая, кожаная, у Дядьсаши такая же, только чёрная.
- Девочка, - спросил парень, - ты ведь здесь где-то живёшь, да? Не могла бы ты мне иголку с ниткой вынести?
читать дальше
Вообще-то с незнакомыми разговаривать нельзя, но не в квартиру же просится – всего-то иголку с ниткой. Чего не вынести? Танька даже и катушку в маминой шкатулке нашла светло-коричневую, под цвет, и иголку с длинным ушком взяла, чтобы вдевать удобнее было. Конечно, удобнее всего – в самую большую, но папа её цыганской иглой зовёт, говорит, она только для того, чтобы непослушных девочек к маминой юбке пришивать. Ну, шутит, конечно. Вон в «В» Надька-цыганка учится, нормальная девчонка, никуда не пришитая, они рядом сидели, когда в сентябре на балет водили.
Выскочила во двор, отдала, парень куртку снял, чтобы удобнее было с пуговицей разбираться, а под ней такая рубашка – ух! Рукава длинные, пышные, на манжетках, а сама белая-белая, тонкая-тонкая, аж сияет. Ну, Танька и не удержалась, спросила:
- А Вы кто?
На самом-то деле она думала, ну, артист, может, или певец какой-нибудь. Не бывает у обычных парней таких рубашек, их и в магазинах-то, небось, не продают.
А он усмехнулся так печально и отвечает:
- Я? Я – псих, маньяк, ботан, полудурок, пугало и… чёрт, забыл, что-то там ещё такое интересное было… а вот – невменяшка. Это меня только за последние три дня так окрестили.
- Ого! И чего они Вас так? – заинтересовалась Танька с безопасного расстояния. А то мало ли, вдруг и правда маньяк?
- Я, понимаешь, принц…
Ну, точно актёр! Из кино вряд ли, кино Танька все смотрит – и по телику, и по дивиди, может, из балета какого-нибудь?
- … и хочу поцеловать спящую красавицу, чтобы она проснулась.
- И чего? На роль не берут?
- Да нет, - усмехнулся парень, - я не на сцене её поцеловать хочу, а на самом деле.
- Взаправду? Ну-у, это Вам её долго искать придётся. У нас тут и в этой… - вспомнила она очередной сериал, - в коме никого нет. И в том дворе – тоже. Может, через улицу, я оттуда никого не знаю…
- А зачем искать? – невнятно удивился парень, обкусывая нитку, встал, протянул собеседнице её добро и деликатно вернулся на своё место, накинув куртку на плечи, - У вас тут каждая первая – красавица. И все вы спите.
Танька так и представила, как этот принц недоделанный по ночам тихонько отпирает двери отмычкой, на цыпочках заходит в спальню и наклоняется над красавицей – да вот хоть над Лилькой из дома напротив – чтобы поцеловать. Точно – маньяк! И как ещё в милицию никто не сдал?
- А Вы бы их нормально, днём целовали, - посоветовала Танька, на всякий случай отодвигаясь к дальнему краю лавочки, - Или вечером, как все. Чего Вам спящую-то обязательно?
- Ты не понимаешь… День, ночь – какая разница? Вы тут всё время спите, все. И мир свой видите во сне.
- Прям там!
- Не прямо, а точно, - совсем, как мама, ответил парень, - А главное, и сны-то у вас какие-то серенькие, убогие… Вот дерево стоит – какие на нём листья?
- Жёлтые, - честно начала перечислять Танька, - зелёные ещё остались. И бурые – это которые совсем уже сухие.
- А синие? Фиолетовые? Бирюзовые? У вас осенью такое творится, что смотришь – оторваться невозможно! А вы и половины всего не видите. Или коробочки эти смешные, которые вы строите – дома. Их, между прочим, в первый же день цветущая лиана оплетает, есть здесь такая, только на бетоне или штукатурке растёт. Цветы – огромные, лепестки резные, прозрачные, а запах… А вы не замечаете!
- А Вам-то вообще откуда знать, какие у нас сны? – обиделась Танька, - Может, у нас тоже лианы всякие, только мы помалкиваем?
- На картинах видел. На фотографиях. В кино. Если в нашем мире рассказать, что вы такой аппарат изобрели, который сны снимает, - никто б не поверил! А вы вот сумели как-то. Правда, долго провозились. У нас-то машинки, которые реальность рисуют, ещё в средние века появились…
Танька ничего не поняла. Это что же: актёрам снится, что они играют в кино, оператору снится, что он с камерой ходит, а ей потом снится, что она это смотрит, так что ли?
- А ведь такой дивный мир вокруг! – не успокаивался парень, - Например, единороги. Ну, скажи на милость, отчего вам не снятся единороги?!
- Не зна-аю… А какие они?
Выражение лица у принца сделалось мечтательным и таким довольным, словно он третий шоколадный батончик доедает и ещё два в кармане лежат:
- Единороги… Они нежно-сиреневые, с длинной шелковистой шерстью, с огромными добрыми глазами и смешным носом в крапинку. Хвост у них лохматый, и грива до земли, и пахнет от них полынью и мятой, а рог они всегда держат высоко, что никого случайно не поранить… А ещё они поют песни для серебряного ветра, серебряный ветер шепчет их на ухо вашим поэтам, а те, глупые, думают, будто бы сами всё сочинили. Правда, большинство ваших поэтов глуховаты, так что вместо настоящих песен единорогов пишут всякую чепуху…
- А у них единорожики бывают?
- Малыши? Конечно. Вот один прямо рядом с тобой стоит, воротничок платья жуёт. Жалко, что ты не видишь!
«А ещё жальче, что мама не видит! – подумала Танька, - А то каждый день только и слышишь: «Почему мятая такая? Тебя что, корова жевала?» А меня, может, просто единороги любят! Эх, посмотреть бы хоть на них!..»
Нет, не похож бы парень на психа: руками не машет, говорит спокойно… Или это он шутит так? Вот Дядьсаша раньше, когда она ещё маленькая была, Таньку на колени посадит и начинает рассказывать на полном серьёзе, как дедмороз по пожарной лестнице в новогоднюю ночь карабкается, чтобы подарок под ёлку положить. Только у Дядьсаши глаза всегда смеялись, а у этого нет – серьёзные, грустные…
- Так и чо, прям никто-никто с Вами целоваться не хочет? А на дискотеку Вы не пробовали? Вон, Русликова сестра, Кристинка, каждый раз как с дискотеки возвращается, так стоит потом у подъезда, целуется. Или танцевать не умеете?
- Тут, понимаешь, дело не в танцах, - вздохнул принц, - Мне ведь не просто так нужно красавицу поцеловать, а чтобы она сама согласилась проснуться. А я как начну рассказывать, так меня и слушать никто не хочет, только ругаются или хихикают.
- И давно Вы так ищете?
- Да лет триста уже…
- Три-иста? – не поверила Танька, - Да люди столько не живут!
- Люди вообще всегда живут, - откликнулся парень, - Только вот сны у вас короткие. И все на один манер. Вначале вам снится, что вы рождаетесь, потом – что растёте, после какое-то время взрослыми себя видите… В одном сне умираете, в следующем – снова рождаетесь. И так – без конца.
Этого Танька и вовсе не поняла и поспешила сменить тему:
- И вот что, когда Вы свою красавицу найдёте, поцелуете, то она проснётся, и вы будете жить долго и счастливо, да?
- Может быть. А может, и не будем, если она меня не полюбит. Но зато в мире станет на одну неспящую красавицу больше. А это уже кое-что, правда?
Танька зажмурилась, представила, как вот она взрослая уже, и проснулась: лианы на домах нюхает, на бирюзовые листья смотрит, единорогов гладит, а все вокруг спят, смешные такие, - и захотелось ейэтого просто невероятно.
- Вы знаете что? – выпалила она, - Вы лет через десять приходите, когда я вырасту, ага? Только… - Танька немножко замялась, но всё-таки договорила, - я, может, и не красавицей вовсе буду. Вон Петька дразнится, что нос у меня картошкой, коленки толстые, и вообще я каракатица…
Принц улыбнулся тепло и с жалостью:
- Вы здесь все красавицы. Просто некоторые из вас себя неправильно снят, не знаю уж, почему. И ты красавица. И взрослая – уже и всегда. Только не видишь.
Тут Танька, если честно, немного напугалась. Ну, его, этого парня, ещё прямо сейчас целоваться полезет!
- Ладно, мне пора, - спрыгнула она с лавочки, - У меня там ещё домашка… А Вы через десять лет приходите, если никого до тех пор себе не разбудите, ладно?
- Обязательно.
Принц смотрел, как она убегает – высокая, статная, с пышными кудрями, кое-как стянутыми в две косички. Через десять лет ей приснится, что она выросла… и почти наверняка приснится, что этой встречи не было… А впрочем, почему бы и не заглянуть? Ведь случаются же иногда чудеса…
«Наверняка ж забудет! – думала Танька, - Вечно эти взрослые всё забывают, их ждёшь-ждёшь, а они… Ну, может, придёт всё-таки?» Правда, целоваться ей совсем не хотелось – ни сейчас, ни через десять лет. Но ведь ради единорогов …Унесла от сюда